А после - слишком много работы. Полный игнор со стороны Наденьки. Наверно, дуется. Но слишком много работы - железобетонный аргумент. На самом деле я просто её не хочу - эту женщину, которой я обязан многим. Да, я сволочь. Скотина. И ничуть не тревожусь по этому поводу.

Я подхожу к огромному, во всю стену, окну. Смотрю на город, что тонет в снегу и устало подмигивает огнями. Мегаполис никогда не спит. И даже глубокой ночью продолжает жить, дышать, светиться окнами многоэтажек.

Чёртова девчонка не идёт из головы. Вот её я хочу. С ней я вдруг почувствовал себя живым. Взбудораженным. Готовым на безумства. На импульсивные порывы.

Я и забыл, как это - быть живым. Погряз в финансовых отчётах, постоянном контроле, бесконечных делах. Бизнес - хорошая штука, но с ним перестаёшь быть человеком. Становишься личностью, на которую все смотрят, равняются, оглядываются и ждут, когда сделаешь неправильный шаг. Восхищаются, ненавидят, мечтают поиметь.

Наливаю в стакан коньяк - немного, чтобы расслабиться. Отбрасываю назад упрямую прядь, что вечно норовит упасть на глаза. Вика. Виктория. Победа. Только от одного имени сладко ноет в паху.

Зацепила. Разбудила то глубокое, истинное, что дремало во мне, подавлялось и со временем и вовсе заснуло крепким сном. Череда легкодоступных женщин не обостряет чувства, а притупляет их.

Когда-то, в прошлой жизни, я был другим. Юным, порывистым, необузданным. Диким зверем, тем настоящим ощущением самого себя, что я и сейчас чувствую где-то глубоко внутри. Олимпийским факелом, что вспыхивал до небес и готов был сжечь дотла себя и других.

Когда-то я любил так, что терял голову. Моя ошибка номер один. Мы вместе ходили в школу, жили в одном дворе. Её звали кратко - Лика.

Я думал, это любовь всей жизни. Для меня. Для неё. Она была моей первой и единственной. Мы целовались в подворотнях до припухших губ. Ходили шальные и счастливые. Мы любили друг друга на стареньком скрипучем диване, познавали друг друга - двое сумасшедших, с отказавшими тормозами.

Мы мечтали, прижавшись друг к другу голыми телами, мокрыми от пота, как пройдут годы, а мы всегда будем вместе - выучимся, поженимся, родим детей.

А потом Лика резко выросла. Пока я служил в армии, она почувствовала вкус совсем другой жизни - сытой, богатой. Это было даже не предательство, а холодный расчёт. Осознанный выбор.

- Прости, - сказала мне она, и по её глазам, удивительно ясным, я видел: Лика не жалеет.

Променяла меня на толстосума, успешного, перспективного. Время продавленных диванов ушло. Девочка познала вкус денег. Но тогда я не мог её понять, не мог смириться и принять реальность.

Казалось, мир рухнул. Мир стал другим. И в нем больше не было моей Лики, той, что целовала меня шершавыми губами и прижималась острыми грудками. А была невероятно красивая, знающая себе цену Анжелика, научившаяся сантиметром отмерять чувства и ставить ценники на свои прелести.

Что мог дать этой Анжелике сирота, воспитанный бабушкой?

И я тогда слетел с катушек. Поклялся, что настанет день, и Лика пожалеет. Приползёт на коленях. И тогда я припомню ей слова, брошенные мне в лицо, скажу холодно: «Прости» - и пройду мимо.

Пусть я ничего не имел за душой, кроме бурлящей ярости, молодого сильного тела, азарта да сумасшедшей самоотдачи. Мне и этого хватило. Жизнь покатилась огромным шаром, завертелась огненным колесом.

Я стал участвовать в подпольных боях без правил. Первые деньги, которые тогда казались баснословными. И эти будоражащие кровь крики толпы, скандирующей моё имя:

Алекс Берг! Алекс Берг! Айсберг!

Воин, развлекающий толпу в смертельных поединках. Гладиатор, рождённый драться. И как тысячи лет назад: красиво убить или красиво умереть - у меня не было другого пути.

Встряхиваю головой, отгоняя воспоминания. Прядь снова падает на глаза. Глотком выпиваю оставшийся коньяк и иду в душ.

Люблю контрастную воду. То холодную, то горячую. Сердце стучит ровно, а когда в очередной раз ледяная струя бьёт в грудь, я невольно вспоминаю Викины острые соски. Член в сотый раз за день судорожно дёргается на её имя и невольно восстаёт.

Я проигрываю битву с собственным телом.

Настраиваю душ, подставляю бока под тёплые капли и зажимаю «друга» в кулаке. Провожу большим пальцем по головке, криво усмехаюсь, ловя губами воду. Дожился — передёргивать в душе. Но сейчас ничего другого и не хочется. Только движения руки вверх-вниз и яркие картинки- вспышки перед закрытыми глазами.

Зарёванное лицо. Испуганный взгляд — омытая слезами зелень. Ядовито жёлтая куртка нараспашку. Торчащие соски, рвущие лайкру футболки. Ладное тело в бордовом платьице. Чулки на длинных ногах. Её скованность и жаркое дыхание. Её слишком тесная глубина и пальцы, впечатанные в мои ягодицы.

Дыхание учащается, рука движется быстрее. Невозможно сдержать стон. Я вспоминаю её низкий голос, вплетающийся в протяжный блюз, и искренний смех, когда она дала «петуха». Содрогаюсь в оргазме, представляя, как сладострастно она облизывала ложку со сливками. Остро. Бурно. Естественно.

Вода смывает с рук сперму. В первые минуты я ощущаю облегчение. Тело расслабляется, получив разрядку, а внутри ворочается недовольный зверь, которого девушка разбудила. Ему мало воспоминаний, этому моему мужскому началу, моему второму я. Он снова голоден, он хочет её живое горячее тело. Терпение не самый сильный мой конёк, но с годами я научился владеть собою. Ему придётся заткнуться… или нет?

Растираясь насухо жёстким полотенцем, выхожу из ванной. Пора спать. Завтра тяжёлый день. И мне наконец-то удаётся отключиться, забыться, и даже проспать остаток ночи спокойно и без сновидений.

Утро выдаётся хмурым и ветреным. Тёмные тучи плывут над городом низко, словно пытаются сожрать вершины многоэтажек. Мы то и дело останавливаемся — поток машин слишком плотный.

Пока разговариваю по телефону, водитель сворачивает с привычного пути.

— Авария, — поясняет он, — поедем в объезд. В окне мелькает знакомое здание. «Олимпикус»?

— Разворачивайся. Паркуйся у клуба, — приказываю я, понимая, что ломаю все планы, но уже ничего не могу поделать. — Навещу старого знакомого, — зачем-то поясняю я, и довольно улыбаюсь, глядя, как стремительно приближается нужное здание.

И где-то в груди, а не в штанах неожиданно что-то копошится.

Чёрт тебя, Вика, побери!

19. Виктория

На страже кабинета Гремлина сидит Верочка. Девушка, обычно услужливая и охотно выполняющая поручения не только лично директора и главного бухгалтера, но и всех сотрудников по разным мелким вопросам. Только сотрудники уволенные, видимо, сразу опускаются ниже уровня её любезности.

- Он занят, - бросает мне Верочка, не отрывая глаз от монитора.

- Хорошо, я подожду, - я расстёгиваю куртку, присаживаюсь на краешек неудобного стула и нервно барабаню пальцами по обивке.

Что сказать Гремлину? Как вести себя с этой самодовольной скотиной - понятия не имею. Надеюсь импровизировать по ходу. Но чем дольше сижу, тем уверенности во мне всё меньше.

- Он действительно занят? Или занят для меня? - не выдерживаю и отвлекаю Верочку от пасьянса, которым она так бессовестно увлечена.

- Действительно. У него хозяин «Айсбергов», - побеждает в ней природная доброжелательность.

- Берг?! - выпучиваю я глаза. - У Гремлина?! Они что, знакомы?

- Вик, - досадливо морщится она, пока по экрану рассыпаются карты, обозначая конец игры, и поворачивается. - Конечно, они знакомы. В одном сегменте рынка работают. Естественно, пересекаются. А вообще, как я слышала, они же оба раньше в гладиаторских боях участвовали. Вот со времён ринга и знакомы.

«Бои без правил? Берг - бывший гладиатор? Вот это номер!»

- Друзья? - спрашиваю с сомненьем.

- Конечно, нет. Они же конкуренты. Но терпят друг друга, как серьёзные люди. Совместные акции устраивают. О скидках договариваются. Этим менеджеры обычно занимаются, но сначала проходят вот такие встречи в верхах.