— Не надо плакать, родная моя, — его горячий шёпот и такая же мокрая щека на моей, залитой слезами. — У нас вся жизнь впереди. Я знаю, я совершил много ошибок, но эту я не совершу. Я не буду держать тебя против воли. Не буду преследовать. Не буду искать. Но прежде чем уйти, подумай: хочешь ли ты дальше жить без меня?

— Не хочу, — срывается с моих губ быстрее, чем я успеваю подумать. И больше, рыдая на его груди, прижимая его к себе, сказать я уже ничего не могу.

И только слышу его успокаивающий голос.

— Так поверь мне. Останься. И этот мир я положу к твоим ногам.

60. Алекс

Она такая беззащитная, когда спит. Нежная, хрупкая, тихая. Моя любимая отважная воительница.

Жалко её будить. Но завтрак у меня в руках стынет. Отставив его на тумбочку, осторожно прикасаюсь губами к нежному румянцу на Викиных щеках. Она даже не открывает глаза, но её руки обхватывают меня за шею лозой и тянут, тянут к себе со всей силы.

Очередное утро бужу её поцелуем. Очередной день безоблачного счастья, когда лёд наших отношений наконец тронулся. Очередная ночь, в которую мы спали так мало, что я искренне удивлён, когда после пары часов сна просыпаюсь таким бодрым и свежим, что готов петь и танцевать, а не просто готовить ей завтрак. И секс - это, конечно, хорошо, но душевная близость с моей девочкой окрыляет меня сейчас куда сильнее.

Про детство, про Лику, про Светку - я выложил всё, что она хотела знать. В моей жизни не так уж и много было интересного. Про армию, ринг, бои. Как открыл свой первый клуб, про татуировку на животе, что набил по дури, но словно поставил себе клеймо гладиатора на всю жизнь. Не знаю, что я ей ещё не рассказал. Разве что то, что ей пока не нужно знать. Да не сказал те самые три слова, что вертятся у меня на языке по сто раз на дню, но сегодня именно тот день, когда она их и услышит, и, надеюсь, увидит.

- С добрым утром, девочка моя, - шепчу ей в ухо, мурлыча от её запаха, от её утреннего тепла и волнующего дыхания. - Я принёс тебе завтрак.

- Завтрак? А что у нас на завтрак? - блестят её хитрые глаза из-под тёмных ресниц.

- Всего лишь кофе, джем, тост и всё, что ты любишь, в придачу.

Знаю, как ещё сердят её мои намёки, но всё же делаю упор на это «любишь». Жду, когда, смерив меня фальшиво сердитым взглядом, она устроится повыше на подушке, и ставлю перед ней столик.

- Это всё мне?

- Да, моя вредная принцесса. И карета тоже подана, - сажусь на кровать рядом с ней. Я бы сел и в ногах, и на пол, и лёг пузом на землю, как верный пёс. Я люблю её. Я расстелюсь ковриком, если ей захочется пройти, и не сочту это недостойным.

- А платье, корону, что там ещё? - улыбается она.

- Всё что угодно. Заберу у кого-нибудь платье, настучу по короне, захвачу дворец, расколдую мою упрямицу.

- Ну, иди расколдуй, - протягивает она руки. И это мой самый любимый момент - чувствовать, как она раскрывается. Как цветок из тугого бутона, обнажая нежную сердцевину со сладким нектаром. И её губы, пахнущие кофе и клубничным джемом, - самые желанные в мире... но мне пора ехать.

- Получилось? - смотрю на неё хитро из-под ресниц. - Ты больше не злая принцесса?

- Встретимся в салоне? - отпускает она меня.

- Да, моя искусительница, - под её смех пытаюсь уложить в брюках восставший член, привыкший к утренней порции удовольствий, но сегодня и правда некогда, как бы я этого ни хотел. - Пусть они там все сдохнут от зависти. Уверен, ты будешь самой красивой на этой свадьбе.

После тяжёлого рабочего дня встречаю её у салона, уже такой соскучившийся, что, несмотря на её возмущение, съедаю начисто весь блеск для губ, которым её щедро намазали. Сегодня я сам за рулём. Подсаживаю её на пассажирское сиденье.

- Подарки не забыл? - просовывает она свою ладонь в мою, когда машина уже начинает движение, и чувствую, что как бы ни храбрилась, а всё же волнуется.

- Да кому нужны там эти подарки. Сама знаешь, что это за свадьба. Но взял, взял, - ловлю краем глаза, как она хмурится.

- Что-то я нервничаю, - сознаётся она.

- Знаю один волшебный способ снять напряжение, - даже не глядя дотягиваюсь до края её чулочков. Сегодня на ней такое крошечное, такое скользкое серебристое платьице, что я уже жалею, что мы едем не домой.

- Неужели ты не переживаешь из-за того, что они женятся? - хмурая складка между её бровей не пропадает, и она убирает мою руку из-под платья.

- Дорогая моя, чтобы эта Наденька ни задумала, Демьянов не даст ей развернуться.

- Думаешь, переломает ей ноги, как ты Гремлину? - усмехается она.

- Знаю, знаю, как ты недовольна, - вздыхаю. - Мне правда жаль. Но в своё оправдание хочу сказать, что это был не я. Решение принял Ефремыч. Я был против. Но ни разу не жалею. Надеюсь, желание бегать за моей женой у него отпало раз и навсегда. А если нет, то я лично продублирую ему намёк ещё раз.

- И всё же это жестоко.

- Жестоко обварить ни в чём не повинных людей кипятком, - бросаю на неё короткий взгляд. - И это просто счастливая случайность, что никто не пострадал.

- Ты думаешь, Гремлин замешан в этой аварии? - она удивлена.

- А ты думаешь, если он похож своими кудряшками на ангелочка, так и ангел? Я думаю, в этом замешан его отец. Вот и его заодно предупредили. И слава богу, что ты сняла это видео. Думаю, Наденьку Ефремыч сейчас посадит на такой жёсткий ошейник, что будет она с тоской вспоминать то время, когда сама смела помыкать тобой.

— Подожди, — хватает она мою руку. — Отец Громилова, будущий министр, может быть замешан в этой аварии в клубе? Но Демьянов поставил его первым в список гостей на свою свадьбу? Это вообще законно?

Знаю, что ей не нравится мой неуместный смех, но ничего не могу с ним поделать.

— Девочка моя, это бизнес. И добро пожаловать в мой мир, — крепко сжимаю её руку. — Но этосначала страшно, потом, ничего, привыкнешь.

— Привыкну? Да я никогда не привыкну к тому, что каждый день ты уходишь на работу, как на войну, — и ногти её впиваются в мою ладонь ещё сильнее.

— Не переживай. Я со всем справлюсь. Особенно, если ты будешь рядом, — бешено разгоняется мой пульс от её неожиданных признаний. Она переживает за меня. Волнуется. Я ей дорог.

— А если нет?

Ох, не нравится мне её тон, но я понимаю, что она ещё сомневается. Ещё ничего не решила. Но я найду столько терпения, сколько понадобится. Выдержу, каким бы долгим и трудным ни оказался путь к её сердцу.

— А если нет, я всё равно справлюсь. Только мне будет во сто крат тяжелее.

— А знаешь, что, — вдруг коварно улыбается она. — Про какой бы волшебный способ снятия напряжения ты ни говорил, предлагаю им воспользоваться.

— Сейчас?!

— Да, — пожимает она плечиком, заставляя одним этим «да» подняться, как шлагбаум на зелёный свет семафора, всё, что так истомилось по ней в моих штанах. Я паркуюсь в первом же леске той загородной трассы, по которой мы едем. Опасаясь испачкать парадные туфли в весенней грязи, лезу на заднее сиденье, как медведь через малинник.

— Если ты не хочешь, то не обязана этого делать, — от неё после салона пахнет так, что меня колотит мелкой дрожью, пока я расстёгиваю брюки.

— Я хочу. Я безумно тебя хочу, — шепчет она, и то с каким нетерпением забирается на мои колени, говорит больше любых слов.

Я и дёрнуться не успеваю как на мне уже и резинка, и моя наездница.

— С тобой тоже, как на войне, — ловлю я её жадные губы. — И каждый раз, словно последний.

Она замирает на секунду, но больше не даёт сказать мне ни слова. Но всё что рвётся на язык — это только три слова, которые давно звучат, не замолкая, у меня в голове.

Я люблю тебя! Люблю тебя! Безумно люблю тебя!

61. Виктория

Парковка перед современным зданием, стилизованным под старинный особняк, в котором Ефремыч решил отметить свадьбу, до отказа забита дорогими машинами.